Родить или забыть?   
Литераторы в защиту неродившихся детей

Главная страница
Наши авторы
Стихи:
Об ожидании ребёнка
О нерождённых детях
Проза:
Об ожидании ребёнка
О нерождённых детях
Библиотека
Мне рассказали историю
Наши цели
Друзья сайта
Публикация на сайте
Гостевая

Пахикарпин. Продолжение. Ломачинский А.А.

Они оделись и пошли гулять на Неву, потом в какое-то скучное и дурацкое кино. Кино они не смотрели. Сидели себе на самом заднем ряду и тихо там целовались весь сеанс. Затем забрели в простенькое кафе и проели там почти все деньги. Домой решили идти пешком. Со скульптур Летнего Сада уже сняли деревянные «тулупы», за решеткой снова блистали Аполлоны и Афродиты, а не убогие будки, похожие на сельские туалеты. Они зашли в эту Мекку всех ленинградских влюбленных. Там Толик вдруг рухнул на одно колено и громко сказал:
- Лариса, вот тебе моя рука! И мое сердце!
Прохожие шарахнулись и захихикали. Как-то манерно и слишком театрально, не шутит ли? Лариска галантно взяла Толикову руку, и смущаясь назойливых зрителей, тихо ответила:
- Толя, а я согласна. Я тебя тоже люблю, ты ведь знаешь...

Толька вскочил, и как-то по-гусарски поклонился. Они ещё с минуту шли под ручку по алее, пока не наткнулись на первую попавшуюся свободную лавочку. Толик попросил его не перебивать и заговорил о свадьбе – свадьбу предстояло сыграть сразу после «Последнего звонка» в школе. Это ничего, он всё равно сумеет поступить в университет. Пусть будет трудно, но он подготовится. Лариске надо будет пойти к маме в ателье, потом она тоже сможет стать настоящим мастером подвенечного платья. Её зарплата плюс его стипендия, на двоих хватит! Но только на двоих... Не на троих. Да я понимаю, деды и бабки у нас молодые будут, помогут, никуда не денутся. Но ведь Толику учиться надо. Не получится это с ребенком. Вот курсе на третьем – тогда без проблем! Такой вот подход и называется планированием семьи. Ларискины глаза погрустнели:
-Я не пойду на аборт – сказала она похолодевшим голосом – я себе платье подвенечное уже давно придумала. Я его в альбоме нарисовала. Мама смотрела, кое-что подправила, и сказала, что сошьёт. Там фасон такой, что и с животом можно...
- Господи, Лариска! Да не надо на аборт! Я тебе завтра четыре таблетки дам. Ты их выпьешь. Если у тебя там ребёнок здоровый, то ничего не будет, а если какой урод – то его сам твой материнский организм отторгнет! А если не отторгнет – шей себе платье с животом!
- Нельзя беременным таблетки... Мне так мама говорила.
- Ой, Ларис, ну чего ты такая наивная! Вон твоя сестра импортную палочку, ну тот тест на беременность, за какие деньги покупала у валютчиков-спекулянтов? Ну пусть не за деньги, пусть ей мамкины клиенты в благодарность за платья подарили. Это не важно! Они-то всё равно такое за валюту или по переплате доставали. Важно, что импортный! Тебе вот охота ребёнка-урода? Нет! И мне не охота. Это специальные французские тест-таблетки – они только здоровых детей оставляют. Я у Гарика-валютчика доллары купил, а на них эти таблетки одному морячку специально для тебя заказывал! Да не бойся ты, они вроде как витамины, их в Америке и Европе всем школьницам раз в месяц дают, сам по «голосам» слышал. Ну чё ты, Лариска, такая необразованная.
-Ну если только один раз... – неуверенно согласилась Лариса.

На утро перед школой Толик дожидался Лариску у подъезда. Едва она вышла, как он схатил её и увлёк обратно в парадную, где зажал в объятьях и страстном поцелуе. Лариска что-то затараторила, что пора идти, а то они точно на алгебру опоздают. Толик не спеша открыл портфель и достал... бутылку молока. Он сунул бутылку в Ларискину руку, а затем быстро извлёк что-то из кармана. На протянутой руке лежали четыре белых овальных капсулы.
- Пей их быстро, одну за одной.

Толик всё рассчитал. Они пятнадцать минут будут идти в школу. Он постарается немного опоздать, и времени забежать в туалет у Лариски точно не останется. Значит, таблетки она не выблюет. Потом алгебра, сорок пять минут, – в той умной книжке про лекарства, какую читали с Митьком-Кухарычем, было написано, что всасывание в желудке в течение часа. Вот мы час и обеспечим!

До школы дошли без приключений. Едва ученики сели, как они оказались перед дверью класса. Глаза Сан-Сюзаны удивленно расширились, чего-чего, а увидеть Толика и Лариску вместе, да ещё и за ручку, она никак не ожидала. Кивком головы предложила пойти сесть на свои места. Даже не стала метать свои гневные речи по поводу опоздания. Опоздавших она не любила, и поэтому к ней опаздывали редко. У АА луче прогулять, чем опоздать.

Лариска сидела от Толика довольно далеко, через ряд. Хрупкая и маленькая, она никогда не вылезала с первых парт, а вот рослый Толик всегда сидел на «камчатке». Однако если подвинуться на нужную позицию, то между застывших голов одноклассников Лариску ему хорошо видно. Первую половину урока она что-то там писала в своей тетрадке, наклонялась к портфелю за линейкой и иногда грызла ручку. А вот потом... Потом минут на десять она застыла в полной неподвижности, а после её скрутило. Она положила руки на живот, а грудью опёрлась о парту.

Очкастая Алка Федорова, дебелая бабища, что из-за своего плохого зрения сидела прямо перед учительским столом всего через ряд от Лариски, сочувственно покачала головой. Потом небрежно швырнула на Ларискину парту какую-то конвалютку с таблетками. По серебристой фольге похоже, что баралгин, Толику мать такие давала от зубной боли. Любят бабы друг друга «от месячки» лечить. Лариса отрицательно помотала головой и передала таблетки назад Федоровой. Потом Лариса подняла руку и сконфуженным голосом произнесла:
- Александра Александровна, извините, я выйду.

Движение Ларисиной руки показалось Толику каким-то слабым. И вставала Лариса как-то медленно и излишне долго – уже весь класс вперил в неё глаза. Сан-Сюзана нервно подскочила к полускорченной Лариске и уставилась ей в лицо своими колючими рентгеновскими глазами. Затем АА заговорила привычным властным голосом:
- Немедля иди на первый этаж в медпункт! Сама дойдёшь, или пусть тебе Федорова поможет?
- Сама, сама. Спасибо, мне уже лучше.

По своей привычке закусив криво губы и стараясь выглядеть бодрой, Лариска вышла из класса. Математика на втором этаже, до медпунка один лестничный пролёт. На первой ступеньке с Лариской что-то случилось – в глазах не то внезапно потемнело, не то страшно посветлело, в ушах раздался нестерпимый звон, переходящий в высокочастотный писк, после чего её мышцы полностью ослабли, и она отключилась. Всё случилось так внезапно, за какие-то доли секунды, что Лариса не успела даже сесть на ступеньку – так и грохнулась на лестнице. Всё, что она успела, это лишь чуть-чуть развернуться, поэтому хоть и полетела она строго вниз, но удар о бетонный край пришёлся не в лицо, а за ухом.

Техничка Ивановна, что мыла вестибюль, услышала страшный хлюп с хрустом – очень характерный звук разбиваемого черепа. На её вопли прибежала медичка и АА, потом завуч, потом Крючок – трудовик, его мастерские на первом этаже рядом... Потом вообще все, кому не лень. Когда Лариску занесли в медпункт, она не дышала. Хотя она и на лестнице уже не дышала. «Скорая» приехала. Два больших дядьки с носилками, ящиком и каким-то аппаратом бегут в медпункт. Торчат там минут двадцать, потом один устало выходит перекурить. Появляются менты, начинают ходить вверх-вниз, чего-то мерять. Наконец Лариску несут на выход под белой простыней вперед ногами.

Толик это видит и ему страшно. Первый раз по-настоящему страшно. Нет, Лариска б...ь и её не жалко, но ведь впереди жизнь, институт... Надо молчать, молчать и молчать! Тогда ничего не будет. На переменке Толик запирается в туалетной кабинке и спускает оставшиеся таблетки в унитаз. Потом выходит на школьный двор, прячется за старой ёлкой и нервно прикуривает сигарету. Тут же сжигает коробочку и оставшуюся пустую конвалюту. Всё, следов нет. Ничего не знаю – будут менты чего спрашивать, скажу что трахать-трахал, но любил. Скажу, жениться хотел, а что беременная, от вас впервые слышу.

Прозектор Серега тронул меня за плечо:
- Шеф, там, похоже, токса с черепной травмой. По вашей части, вроде, может глянете? Габриэлян просит, его труп.
- Ладно, а что о теле у нас почитать есть? Не густо, писульки «Скорой» со слов уборщицы... Ну пошли, проведаем Габриэляна с его мадам.

Да-аа, похоже, токса налицо. В желудке четыре полупереварившиеся белые капсулы. Мозг и печень малокровны, а вены и артерии малого таза расширены до предела. Все пробы крови и других биожидкостей, ткани печени, сальника и, разумеется, желудочного содержимого он уже взял. Остатки капсулок лежат по отдельным пробиркам. Да я тут особо и не нужен, Габриэлян и сам дока, меня позвал больше из вежливости. Хотя, может чего ему от меня надо?

С головой всё ясно – на черепе громадный перелом, трещина проходит через основание. Та-аак, Велозиев круг, это серьёзно... Латеральный синус, ерунда... А вот и вклинение продолговатого мозга – ясно, это и есть непосредственная смерть. Теперь копнём на шажок в сторону. Что ещё интересного? О! Матка беременная, стенки сжавшиеся, плодное яйцо почти из зева вышло. Аборт в ходу.

- Слышь, Арсен. Распотроши это красиво, я пойду фотоаппарат принесу. Судя по перераспределению крови, похоже, грохнулась малолетка от ортостатического коллапса. Да плюс аборт... А на стенки матки посмотри! Короче, весьма напоминает отравление пахикарпином. Придётся труп с неделю в холодильнике подержать. Пробы я в ИВС* и в нашу токслабораторию** пошлю, случай не срочный, раньше не сделают.
Глаза Арсена Акоповича в мольбе уставились на меня:
- Анатолич, закончи ты. Мне надо с дочкой на гимнастику, а жена дежурит. Ну закончи, а? Долма с меня!

Я долму люблю, особенно ту, что Наира готовит. Я холостой, мне всегда жрать хочется, поэтому согласен. Поделил пробы, кое-что для верности закинул в жидкий азот. Раз столько работы подвалило, то можно не торопиться, теперь всё равно в общагу попаду поздно. Пойду-ка я покурю на улице, такой день хороший. Из прозекторского зала надо выходить осторожно. Хоть прозектура судебная, военная да режимная, никогда не знаешь, когда на родственников нарвешься. И как они умудряются всё узнать и сюда через КПП пробраться? Сейчас все вроде спокойно.

Я усаживаюсь за только что зазеленевшими кустами и с наслаждением прикуриваю беломорину. Через прозрачную салатную кисею однодневной листвы вижу серую ментовскую форму, а за ним балахонистый пиджак следака. Это не родственники, все свои, присаживайтесь, ребята, покурим. Начинаются стандартные вопросы, что нашёл, да что думаю. Вот что мне не нравится в их братии, то, что они готовы всем и вся устраивать допросы. Ну подождали бы чуть-чуть – получили бы официальный протокол предварительного заключения, а через недельку и окончательного. Я небрежно помахиваю вычурно согнутой папиросой, манерно пускаю дым, закидываю ногу за ногу. Рисуюсь немного перед следствием. Да, мол, чего там искать – пока стопроцентно утверждать юридического права не имею, так как результаты анализов не получил, но, похоже, дело ясное – отравление пахикарпином при попытке неудачного медикаментозного криминального аборта.

Следак достает записную книжку и просит написать название лекарства по-латыни и по-русски. Я пишу. Краем глаза замечаю, что к нам подходит какая-то женщина. Почему-то мне кажется, что это Николаевна, следачка с «железки». Наверное, идёт по поводу того алкаша на четвертом столе, что вчера ночью поцеловался с электричкой. Дописал, поднимаю лицо. Нет, не Николаевна.

Красные сухие глаза, чёрная шаль на плечах, руки бессмысленно теребят какой-то детский альбом для рисования с выглядывающим из него белым бутафорским цветком из тюля с блестками. Да, влип. Это МАТЬ, и судя по возрасту, это ЕЁ мать. Я нервно швыряю окурок и торопливо встаю. Конечно, от матери много чего полезного можно узнать, да только пусть с этим следователи возятся. А у меня здоровье не железное. Я вон и работу выбрал, где даже «больные» не жалуются. Однако быстро слинять не получилось. Она меня взяла ЗА РУКУ. Никогда ИХ родственники не берут НАС за руку. Мать заговорила, вроде бы по делу и вроде бы в пустоту:
- Когда мне отдадут Ларису? Она платье себе придумала. Красивое, подвенечное. Не знаю, успею ли...

Мать отпускает меня и открывает альбом, я машинально прячу освободившуюся руку за спину. Мне неудобно, но интересно, я стою и смотрю альбом. На первой странице нарисована невеста в красивом наряде. Мать листает дальше, это бант, это шлейф, это фата...
- Думаю, что успеете. Нам не менее семи дней на экспертизу потребуется. Да вы не волнуйтесь, у нас хороший холодильник...

Похоже, про холодильник я зря. Дочь всё же. На моё спасение со скамейки поднимается следак с дежурными извинениями, пониманиями, успокоениями и просьбой пары вопросов. Путь к отступлению открыт. Быстрыми шагами я скрываюсь в своей надежной крепости-прозектуре и сразу задвигаю засов. Совершенно необходимая вещь при наличии родственников во дворе. Прохожу секционную, походя бросаю пару слов Лариске – вот и мама твоя пришла, а мне, милая, ещё с тобой работы...

Тьфу, чёрт! Ох, и вредное это дело, с роднёй общаться – от такого уже с трупами говорить начинаем. Не зря судмеэкспертиза среди всех медицинских специальностей лидирует по алкоголизму. И туберкулёзу. С последним понятно – даже фтизиатры у своих чахоточных лёгкие не режут. А вот по алкоголизму... Это от близких, сто процентов! Прячешься, прячешься от чужого горя, а оно нет, да и зацепит. Прямо как туберкулёзная микобактерия. Будь я большой начальник, то я бы эти две хвори в официальную профпатологию записал. А чё? У шахтёров силикоз***-антракоз****, у экспертов туберкулёз-алкоголизм! Тогда бы нашему брату, из тех, кто не выдерживает и спивается, молоко бы давали да компенсации платили.

Поднимаюсь на второй этаж и из-за шторы, тихо, по-шпионски, смотрю в окно. Там следак беседует с матерью. Похоже, от неё сейчас многого не добиться. Опять страшно захотелось закурить. Сел за стол, закурил. В ординаторской никого, и я ловлю себя на мысли, что я вроде как от взгляда матери прячусь. Глупость какая. К посторонней смерти я привык, она меня не трогает. Почти.

Возвращается следователь, надо идти всё доделать побыстрее. Следак покрутился вокруг трупа. Да ему здесь и особо смотреть нечего. Ну тыкнул ему пинцетом на полнокровные вены, он что поймёт? Спрашивает моё мнение про лекарство. А чего тут думать, препарат группы А и сравнительно редкий. Если брали в аптеке, то найти легко – звони в городское Аптекоуправление, в учётно-рецептурный отдел. Но это, конечно, если недавно брали... Если есть описание подозреваемого и свежий рецепт, езжай и спроси провизора, потом делай очку, если провизор тебе чего похожее на твоего подозреваемого опишет. Не поленишься, посадишь гада раньше, чем мои анализы придут. Мне ли тебя учить, моё дело вот – мясо...

Я отодрал кусок светло-голубой клеёнки и красиво расположил матку. Разрезал, как художник, чтобы показать аборт в ходу. Притащил новую камеру с навороченной импротной вспышкой и сфотографировал этот натюрморт. Затем отобрал немного биоматериала плода, на случай если придется устанавливать отцовство. Что ещё мне пригодится? Ничего. Я швырнул матку в глубину пустого распахнутого тела, а она, прыгнув мячиком под рёбрами, улетела куда-то к горлу. Да какая разница, куда. Следом кинул сердце и мозг, а потом сверху завалил остальной требухой со столика. Рядом возник Серёга со здоровым иглодержателем и толстой чёрной ниткой.
- Всё, Сереж, ушивай. Улыбается она не красиво... Какой-то голливудский оскал. Заклей ей губы цианоакрилатом. И отмой её хорошо. Чтоб ни пятнышка! На ней будет очень красивое подвенечное платье.

___________
* Институт Высокомоллекулярных Соединений – лучшая лабораторная база Питера того времени
** Лаборатория судебной токсикологии, обязательное подразделение Бюро СМЭ
*** хроническое заболевание лёгких от длительного воздействия шахтной пыли (мелких частиц кварца)
**** подобное же профессиональное заболевание от угольной пыли


Беременность и аборты Родить или забыть? Беременность и аборты