Пахикарпин. Ломачинский А.А.

Есть такой медицинский препарат. Это вчера Санёк Толику рассказал. Санек не соврёт – он уже на третьем курсе мединститута. А вот Толику только на этот год поступать. Хотя может уже и не поступать... Ведь вчера припёрлась эта дура, Лариска, пришлось её тащить в парк, чтоб предки, не дай Бог, чего не заметили. А там ревела весь вечер, как белуга. Вот ведь какая стерва!

И не нравится она Толику ничуть, ему Светка белобрысая из параллельного нравится. Вот та красивая, ещё и отличница. А эта? Да смотреть не на что, третий сорт, и учится плохо. Ну как с такой жить? Какое к чёрту будущее если, она мечтает работать в ателье с её мамашей? Что за полёт мысли – портниха свадебных платьев? Дура! Всех достоинств – детская художественная школа. Нашла, чем гордиться. Вот Светка на юридический поступать собирается, это понятное дело. Просто Светка ему не давала, а Лариска дала. Может, и Светка бы дала, да как-то спросить боязно и подойти стрёмно... Вроде даже и не знаком официально, так, кивок-улыбочка при случайной встрече.

Началось всё из-за училки, тоже стервы. Классный руководитель, блин! Да сдается Толику, что о Ларискиных чувствах Александра Александровна, или Сан-Санна, Сана-Сюзана, а то и вовсе АА, давно догадывалась. И ведь как, сволочь, хитро всё подстроила, – оставила их наедине убирать класс перед Новым Годом. А Лариска, ведьма, так и тянулась, стоя на парте и развешивая новогодние украшения. И сапоги скинула, якобы столы не пачкать, и места повыше выбирала – посмотри, Толя, на мои трусики. Пришла бы в джинсах, может и делов то никаких не было. А тут нате, короткая юбка, мини-стриптиз среди зимы. Никто же её за язык не тянул, сама и в любви призналась, и целоваться полезла, и намекнула, что от дальнейшего не откажется.

Потом Толик встречался с Ларисой довольно часто, стыдное по началу дело оказалось сладко-притягивающим. Хвалился перед дружками, даже ревновал иногда. Правда, пропустив стакан крепленого вина или литру пива, свою столь обожаемую подругу, первой подарившую ему много чудных моментов неземного счастья, Толик называл просто – моя б...ь.

«Ненавижу! Б...ь!» – со вчерашнего вечера эти слова крутились в Толиковой голове с упорностью мантры буддистского монаха, разве, что звучали они отнюдь не отрешенно, а напротив, весьма эмоционально. А всё потому, что Лариска беременна. От кого? Да ясное дело, что от него. Разумеется, дружкам на всякий случай надо приврать чего-нибудь такого покруче. Надо рассказать, что трахалась она с первым встречным и поперечным.

Она, конечно, не трахалась. Она Толика любила. Да какая разница, он же у неё не первый. Раз до него кому-то давала, значит в натуре, б...ь! Правда зачем всем гнал пургу, что якобы сам ей целку сломал... Как бы не ляпнули на суде, или что там будет. Надо всем срочно сказать, что Толик всё всем врал, что не трахал он Лариску совсем. Хотя если ребёнок его, то какое это имеет значение... Сейчас такое вроде легко определяют. Вчера притащила, зараза, эту импортную палочку. Мол, посмотри, дорогой, я эту палочку у сестры стырила – тест на беременность. Час назад на неё пописяла – видишь крестик? Это залёт. Потом считали, сколько месячки не было. Вроде если и залетела, то совсем недавно. Два месяца назад течка у неё точно была, значит плодику от силы полтора.

А какая упрямая оказалась! Как долго умоляла её обнять. Плачет, тушь по щекам мажет, а сама всё в любви признаётся. Похоже, что на аборт она не собирается. Говорит, что рожать будет, хоть пока ничего никому не говорила. Толик ей благородно сказал, что пошлёт её на три весёлых буквы с её же ребенком. Своим ребенком? Не смеши, дорогая – моим ребёнком будет только тот, которого я сам захочу. Ему и на алименты наплевать, он мужик стойкий!

Господи, как противно дрожали её плечи после этих слов. Какие красные были глаза после долгого рёва. Тьфу, аж морда опухла! Потом опять полезла целоваться, стала хватать за член... Понятно, Толик такого не выдержал и вскоре драл её раком в кустиках по соседству с лавочкой. Но и этот половой акт (Толик зарёкся, что последний) его отношения к Ларисе не изменил. Сразу после оргазма в его голову вернулось прежнее: «Ненавижу! Б...ь!» Он застегнул штаны и резко повернулся, так что даже задел её мягкую голую задницу. Бросив крутое мужское «Всё!!!», Толян не оборачиваясь уверенно зашагал прочь.

Нет, определенно, из каждого безвыходного положения есть выход. С расстроенных чуств и последних денег Толян купил четыре бутылки пива. Сел на лавочку в соседнем дворе, очень уж ему не хотелось снова с Лариской встречаться. Она ведь будет его искать - это Толик как пить дать знал. Ладно, после драмы, что эта дура устроила, нужно нервишки успокоить, пивка попить.

Только открыл первую бутылку, как появился Сашка. Санёк - парень смирный и воспитанный, пива просить ни за что не будет. Шнурок у него развязался, вот и воткнул он свою лапу на ту же лавочку рядом с Толиковыми бутылками. А Толик вдруг исполнился такой крутизной и гордостью за себя. Вон он какой, невзирая на последствия, смело бабу послал! И захотелось ему с первым встречным-поперечным пережитым поделиться. «Пивка хочешь? Бери, не стесняйся!» И понеслась неспешная беседа.

Санёк послушал и сказал. Мол, знаешь, Толян, раз она на аборт не идёт, раскрути её на таблетки. Есть такая штука, пахикарпин называется. Уговори её залпом штуки три-четыре выпить, и твоим мучениям конец – никакого аборта не надо, всё само к вечеру выйдет. Га-ран-ти-ру-ю!!! Только смотри – там сосудистые ортостатические рефлексы нахер вырубает. Поэтому надо, чтоб после приёма девка вообще не суетилась. И ещё, достать эти «колёса» трудно – они группы А, на розовом бланке идут, как наркота.

Толик от счастья к Саньку чуть обниматься не полез. Название «пахикарпин» он записал Саниной ручкой прям на своей руке, а какие там чего-то рефлексы на хер... Да до них ли дело, когда, по Саниным, словам матка в камень сократится и выплюнет всё со свистом! Наверное из-за этих самых орто-кисло... или как там их. Ну а насчёт того, чтоб девка не суетилась... Чёрт его знает, что Санёк имел в виду, наверное, чтоб не дергалась, в смысле больше без истерик.

Задачка была решена очень просто. Через полчаса Толик рылся в семейной шкатулке. Денег там было рублей двести, всё червонцами. Толик отсчитал одиннадцать бумажек. Стольник за рецепт, десятка на аптеку. Пропажу денег предки, конечно засекут, и придется им сбрехать, что, мол, порвал в драке одному куртку... Драку начал сам, поэтому и заплатить пришлось, чтоб дело замять. Тогда и концы в воду, не станут же родоки рыпаться и искать приключений на жопу собственного сына. Довольный удачно сочиненной лапшой, Толя побежал к Митьку-Кухарычу.

Кухарыч был лет на пять старше Толика, но под армейский призыв не попадал вроде из-за какого-то не то гепатита, не то туберкулёза. Митёк-Кухарыч работал столяром-разнорабочим в городской больнице. Что-то там чинил, врезал замки, подкрашивал, подбеливал и стриг «розу». «Розой» назывался розовый рецептурный бланк, пригодный для выписки лекарств с наркотическим действием. Букет «роз» был заветной мечтой каждого наркомана и стоил бешеных денег. Вроде одна «роза» шла за стольник... А наивная администрация больницы никак не могла взять в толк, что держит на рабочем месте молодого человека при месячной ставке в 65 рублей. И как при такой бедности молодой человек умудряется носить дорогие дублёнки и ездить на новой машине.

Митёк-Кухарыч встретил Толика весьма холодно. Сказал, что на стольник может дать пять ампул морфина или восемь ампул омнопона, одну упаковку промедола или кетамина на выбор. Тогда Толик вкратце рассказал ему свою историю. Митёк-Кухарыч о пахикарпине не слышал. Недоверчиво и много раз он переспрашивал Толика, не цепляет ли эта штука, а если цепляет, то как? С кайфом, с тормозом, с глюками? Этого Толик не знал. Митёк-Кухарыч выразил громадное сомнение насчёт того, что это, доселе неизвестное снадобье, не долбит. Раз «роза», то долбить обязана, иначе чего ей делать на розовом бланке?

Митьку-Кухарычу стало интересно. Он угостил Толика какой-то импортной сигаретой, велел подождать, а сам трусцой побежал домой за фармакологическим справочником. Вернувшись через пять минут, Митёк-Кухарыч аж осунулся от разочарования. Эта гадость не цепляла абсолютно, но при этом шла на «розе»! «Из-за тебя, козлёнка, один цветок придётся портить» – злобно прошипел Митёк-Кухарыч. Явно, на морфине у него с одного бланка куда больше стольника выходило.

Из того же справочника он вытащил пустой рецептурный розовый бланк и размашистым почерком врача с двадцатилетним стажем выписал рецепт, проставив дозу по справочнику. Затем извлёк из кармана печати и аккуратно проставил их в нужных местах. Когда чернила просохли, он вручил бланк Толику. Посоветовал не мять, сложить вдвое, и отовариться в любой аптеке Выборгского района. Потом написал на одельном листочке короткую памятку – что нужно сказать, если в аптеке спросят «кому и зачем?». Толик поблагодарил и собрался уходить. Кухарыч положил тяжёлую руку ему на плечо, вроде как усаживая на место и сквозь зубы сказал вместо прощания: «Если узнаю, что отоварился в нашем районе, убью».

Толик - парень надёжный, он сразу побежал в дежурную аптеку Выборгского района, что была возле Финбана. Пожилая женщина с крайнем недоверием взяла красный рецепт из рук молодого человека. «Кому и зачем?» – спросила она, даже не заглянув в бумагу. Похоже, цвет рецепта говорил сам за себя. Собрав весь свой артистизм, Толик сделал постное лицо и заговорил спокойным голосом, как можно более обыденно, но в тоже время с лёгким придыханием, намекающем на откровенность. «Да я сам толком не знаю, то ли давление у неё какое-то особенное, какие-то там кровотечения, вроде с маткой что-то такое страшное, устали уже «Скорую» вызывать. Доктор вот это выписал и сказал ей лежать трупом. Помрёт скоро, наверное. В смысле тётка моя».

Глаза видавшего виды провизора удивлённо поползли поверх очков, что сидели на самом кончике её носа и казалось, вот-вот свалятся. История явно не походила на стандартный ответ «рак у дедушки, боли». Она стала внимательно читать рецепт. Потом схватилась за телефон и принялась куда-то звонить. Повесив трубку, хозяйка лекарственного царства, с виноватой улыбкой снова подошла к окошку:
- Молодой человек, у нас сейчас нет пахикарпина. Могу сделать только завтра к полудню. Советую вам сесть на любой автобус и проехать по Лебедева – через две остановки будет другая аптека. Я туда звонила, там есть пахикарпин. Они до семи, вы успеете. Такие вещи обычно по срочному, вы уж нас извините. Если будет там очередь, суньте рецепт и скажите, что Галина Николаевна с «Дежурки» вам уже звонила.
- Да, мне сказали, что срочно... – неуверенно пробормотал Толик, ибо такое искреннее участие многоопытной Галины Николаевны в судьбе его несуществующей тётушки явно сбивало с толку.

Автобуса Толик ждать не стал. Играть, так играть – хорошо после такого звонка ворваться запыхавшимся в тягучий, бальзамно-камфорный аптечный мир. Этаким контрастом показать искренность порыва! Вот и указанная аптека. Толик вбегает туда, как революционер, размахивающий розовой листовкой:
- Х-хх, х-хх, Галина Николаевна, х-хх, х-хх, тут вам...
Его рецепт берут без единого слова, и через мгновение на стекле прилавка появляется небольшая сине-золотистая коробочка явно импортного препарата. Коробочка пока остается в углу прилавка на стороне у провизора:
- Во вторую кассу, рубль одиннадцать, пожалуйста. По одной утром и вечером. Да и вашей тёте надо лежать не вставая...
- Я знаю!

Толик стал в коротенькую очередь. Его сердце учащённо билось, и не столько от недавнего бега, сколько от какой-то внезапно переполнившей его внутренней радости, что всё так быстро и успешно получилось. Толик чувствовал себя героем, способным пройти любые трудности и взять жизнь за рога. Наконец беленький квадратик чека наколот на иглу, и заветная упаковка надёжно уложена во внутренний карман, поближе к сердцу. Вот и всё, завтра дело за малым, и уж с этим Толик справится без проблем. В руке оставалось почти девять рублей. Толику был так приятен вечерний весенний воздух, и, смакуя каждый вдох, он не спеша побрёл к Финляндскому Вокзалу. В успехе мероприятия сомнений не было. Толик раскусил «розовую» тайну пахикарпина – это чтоб подпольных абортов не делали!

Рядом с Финбаном у метро лоточники торговали цветами. Толик замедлил шаг, затем остановился возле одного небритого южанина и выбрал хороший букет за девять рублей. Одиннадцать копеек ему простили. Толик с букетом растеряно встал у метро – пятака на турникет у него не было. Забыл в пылу. Но даже эта маленькая досада его совершенно не расстроила. Рядом стайкой проходили какие-то студентки. «Девушки, извините ради Бога, не могли бы вы мне дать пятачок? Забыл по глупости, а возвращаться не могу – на свидание опаздываю». Такое признание от молодого человека с цветами оживило девчонок. Наперебой посыпались необидные шутки и пятаки:
- Возьми два, назад-то ехать... Да бери, чтоб у подруги не выпрашивать!

Толик послушно взял монетки и исчез в толпе. Его сразу обволокла суета общественного транспорта. Кто-то цеплял за локоть, кто-то наступал на ногу. В то же время этих людей как бы нет, есть только собственные мысли о том, что завтра воскресенье и лишь первый этап операции. Если всё пойдет удачно, то второй этап будет в понедельник, а во вторник утром будет третий этап – проверка действия и окончательное сожжение мостов. Во вторник утром Толян уже будет свободным человеком без «генетического хвоста». Зайдя в свой подъезд, он спрятал букет под лестницей и пошёл спать. Пропажу денег предки еще не обнаружили, а после всех скитаний ужинать в их обществе совсем не хотелось.

Утром отец с матерью вышли на свой короткий моцион. По выходным они любили ритуально погулять с Кнопкой, маленькой гавкучей болонкой. Едва хлопнула дверь, как Толик сел за телефон. На счастье трубку взяла сама Лариска. «Привет, Ларис. Ты это... Короче, я это... Долго думал, ночь не спал. Нам надо встретиться. Прости меня. Я тебя люблю!» Почему-то сказать это заочно оказалось куда легче. Договорились, что она выйдет через час, и Толик будет её караулить у подъезда. Можно успеть прыгнуть под душ, быстро почистить зубы и подушиться папиным одеколоном. Потом Толик опять залез в родительскую шкатулку и вытащил ещё один червонец, теперь уже на культурные мероприятия.

Вот и знакомый подъезд. Лёгкая Ларискина фигурка моментально выпорхнула из дверей, едва он подошёл – похоже она караулила его у окна. Глаза девчонки наполнялись слезами, она всё ещё не могла поверить, что этот букет ей! «Ой, а цветы теперь куда?» Похоже, что Лариске ещё ни разу в жизни цветов не дарили. Толик пожал плечами, и полез по Ларискиным карманам в поисках платка. Лариска прижимала к себе то цветы, то Толика, а слезы всё текли и текли... Опять смазалась тушь, и платочек стал грязным и мокрым. Наконец Лариска чуть успокоилась и зашептала:
- Пошли ко мне. Отец на шабашке сегодня, кому-то там балкон стеклит, а мама на базар поехала. Часа два у нас точно есть!

Дома Лариса достала громадную хрустальную вазу. Эта ваза стояла высоко на шифоньере в окружении очень красивых кукол. Точнее, куклы были пластмассовые, дешёвые и самые обычные. Необычными были их одежды – все они были наряжены в красивые подвенечные платья, в малюсеньких коронках с затейливой фатой. Даже изящные кружевные туфельки умело скрывали гротескную пухлость кукольных ножек. Белоснежные одежды миниатюрных невест здорово выделялись над тёмным деревом шифоньера. Это Лариска с мамой баловались – пообшивали старых кукол, что остались с Ларискиного детства и детства Ларискиных знакомых. Девчонка водрузила вазу с букетом на телевизор, как на самое видное место в комнате.
- Толь, а что мне маме сказать? Спросит ведь, откуда цветы...
- А скажи как есть. Скажи, что Толик подарил!

Она опять заревела и бросилась к Толику с объятьями. Потом с видимым усилием отнялась от его тела и принялась закрывать шторы. В этой квартире тюль и занавески, покрывала, наволочки, накидочки, скатерти, салфетки – всё было самодельным и носило ярко выраженный свадебный характер. Толика эти белоснежные цветочки-завиточки-голубочки поначалу забавляли, а потом стали раздражать. Реминисценции с работы Ларискиной мамы ему казались верхом безвкусицы и мещанства. Хотя сейчас он об этом не думал.

Ларискино упругое тельце заходило под ним, и он даже не успел полностью снять джинсы. Так и влился в неё с болтающимися на одной ноге штанами. Впервые он был не конем-молчуном, а нежным влюбленным. Он склонялся к уху своей покорной девочки и тихо шептал: «Ларисонька, кисонька, лапушка, моя, моя, моя...» А Лариска лишь тихо выла в ответ, чуть наискось прикусив губу, и из глаз её уже в который раз бежали слезы блаженства и радости. Потом Лариска поскакала в ванну, Толик поплелся за ней ополоснуть свое хозяйство под краном. Он засунул руку за очередную свадебноподобную портьеру, где изысканная капроновая тюль с ручной вышивкой удачно скрывала простую клеенку, и перекрыл воду. Потом скомкал белых лебедей и отодвинул занавеску. Лариска стояла перед ним, такая маленькая, голая и беззащитная. Покрывая свою рубаху тёмными разводами капель, Толик прильнул к ней начал целовать Ларискино голое тело. Целовал он быстро-быстро, и так же быстро тараторил «люблю-люблю-люблю...»